[adalhal]

Переосмысление и раскрытие Подарка для Асано.
Писать буду медленно, блочно. Не люблю цельное =_= Временные промежутки и события могут не совпадать с "оригиналом". Как только пойдет херня, лучше сразу сказать. Ахах, ну и да, я люблю комментарии.
А, да, уверен, что для Оа подходит Бланка.


Автор: Аущвиц (Томас Купер).
Название: великий маг.
Дисклаймер: все по-прежнему мое. Ну и если бы Асано не понравилось, не писал бы сейчас.
Размещение: при указании моего ника.
Ограничения: слеш. Йохан, Пепел, Чарльз, Шляп - не открывать.

Великий маг

Глава первая. Бутылочка для Алисы [знакомство].

Если вы падаете - пикируйте. ©

Тяжелый день, тяжелые за спиной крылья. Оа, идя по короткому темному коридору в кабинет, не отнимал пальца от переносицы. Шел быстро, не собираясь надолго задерживаться. Болела голова. Она часто теперь болит. Хоть сбривай под ноль светлые волосы и ковыряйся в собственном черепе.
Не смотря на древесный аромат туалетной воды, от рук фантомно пахло кровью после операции. Ему еще нужно придумать, как справлять Рождество, которое все улицы сделало нестерпимо-яркими. Это ничего, что пришлось работать в праздник, сейчас чем больше работы, тем спокойнее.
Кабинет отличался минимализмом и серыми тонами, только лимонное дерево в углу вносило разнообразие. Оа всегда считал, что Кадо из скуки порой срывает мелкие зеленоватые плоды и разрезает на темном столе.
- Будет жить.
К концу год стал ощутимо разбитым на работа-сон. Оа занял свободный стул, намеренно дальше от хозяина кабинета, и снял очки. С закрытыми глазами на ощупь достал из кармана брюк пластину таблеток, вынул две, проглотил. Горький вкус, как у большинства вещей, что действуют безотказно.
- Разумеется.
Он не ответил. Зато услышал, как прошуршала ткань пиджака - Кадо поднимался и шел сюда, к нему. Это не предвещало ничего хорошего. Хотя бы потому, что тот дождался Оа, а мог просто позвонить. Присев на краешек стола в опасной близости, закурил неизменно-крепкие сигареты. Просыпаться утром от запаха этих сигарет Оа бесило до зубового скрежета. Искоса глядя на врача, Кадо отмечал, что галстук все равно затянут так, словно сейчас будет собеседование, а ресницы подрагивают - нервишки вблизи него шалят, да, док-тор? Щурясь от дыма, мужчина по-свойски-небрежно принялся распутывать узел никчемной "удавки". Он так же раздевал его обычно, потому что каждой вещи свое место. И вещь право сопротивляться не имеет. Они это оба усвоили достаточно давно, чтобы не тратить время на пререкания.
- Расслабься. Я не собираюсь ничего делать.
Оа сжал губы, но глаза открыл. Без очков фигура перед ним размывалась. Когда она нагнулась над сидящим, длинные черные волосы мазнули по рукам врача на коленях. От них пахло цитрусами, горьковато - вмиг напомнило таблетки от боли. Кадо, точно зная, где найдет искомое, достал из внутреннего кармана пиджака мужчины маленький бутылек. Стекло было давно уже исцарапанным и потертым, внутри на дне оставалось немного цветных песчинок. Кадо затушил сигарету в пепельнице, перевел взгляд с бутылька на Оа. Тот не мигая смотрел в лицо.
- "Выпей меня, Алиса". Ты все еще веришь в эти истории?
Кадо заставил его поднять голову, намотав на кулак галстук и потянув его вверх. Губы были сухими, забирали часть горечи лекарства. Оа никогда не нравилось, как волосы касаются щек и шеи. Кадо обнял мужчину за талию, притягивая к себе и углубляя поцелуй. Спиной Оа чувствовал округлый бок бутылочки в его руке. Бумажка с витиеватой английской надписью "Drink me", очевидно, в который раз была смята.
Только не в это пустое Рождество. До этого года в любовники на праздничную ночь хозяин борделя выбирал себе доктора, вынимающего тяжелые пули и перевязывающего тяжелые раны. В прошлое Рождество, и прошлое, и прошлое... Оа повернул голову набок, решительно пресекая попытку еще раз поцеловать.
- Какой мрачный взгляд. Ладно.
Кадо отстранился, задумчиво осмотрел призрак сказки про Алису еще раз, отдал владельцу. Пришло время дарить подарки, которые Оа никогда не дарил ни в какой из праздников или дат. Мужчина как по волшебству вытащил маленькую коробочку, раскрыл и достал округлый медальон на длинной цепочке. Маленькая девочка с пышными волосами стояла прямо, чуть расставив носочки. На лице не было ни глаз, ни рта, ни носа, за спиной девочки клубились вырезанные кроны деревьев.
- Не понимаю твоего бутылька. Она ведь уменьшилась, когда отпила из него? А ты, хоть в дерьмо окуни, остаешься собой.
Доктор протянул ладонь, в которую опустился подарок. Он был прохладным, притягательным и вымеренным в каждой детали. Маленькая девочка, не побоявшаяся прыгнуть в темную кроличью нору.
- С Рождеством.
- С Рождеством.
Кадо щелкнул зажигалкой, снова закурил, отвернувшись от гостя. Вытянул ноги, перенеся вес тела на опершуюся о край стола спину. Оа знал, что это лучший момент для ухода. Пока в этом кабинете еще горит верхний свет, и может зазвонить телефон. Математическая сказка верного уравнения взрослых людей. Кадо надеялся, что Оа остановится хоть у двери, но дверь закрылась с глухим стуком. Усмехнулся. Даже в белой в полоску рубашке с высоким воротником он не похож был на золотоволосую любопытную идиотку-Алису. Мечту.

- Остановите здесь.
Оа вышел из такси за квартал от квартиры. В десять улицы еще были полны народа, которые почти сливались своими шарфами и шапками с пушистым светом гирлянд на деревьях. В кашемировом пальто и легких туфлях было холодно. Холодно - значит жив.
Магазины пестрели вывесками-поздравлениями, процентами скидок и улыбающимися моделями. Дома оставалась бутылка вина, вчерашний ужин. Выключенный телевизор, вымытая посуда.
Он проходил мимо узкого проулка, упирающегося в поворот к ледяным задворкам. Тень, за ней - еще две, рваные и быстрые. Отдаленный неразборчивый голос, потонувший в шуме по эту сторону. Кто-то едва ли не у самого уха зажег шипящий бенгальский огонь, отчего головная боль заискрилась не хуже искусственного огня.

- Хуй вам, а не фотоаппарат, суки!
Тоно уперся спиной в стену, "спрятав" за спину дорогую вещицу. Пьяная парочка с ножом - это не пьяная парочка с бутылкой шампанского. И черт бы с ним - кинуть в рожи и побежать, но жалко! Он вкалывал на этот фотоаппарат не один месяц, чтобы так легко расстаться. Мольберт и краски, конечно, скуку скрасят... но... вот же уцепились, гады!
- Гони и вали, детка. - придурки-поэты в голос заржали. - Гони и вали!
Щелчок, не смотря на смех, услышали все. Тоно поднял глаза на мужчину с пистолетом, стоящего за спинами парней. Если честно, не смотря на высокий рост и крепкое телосложение, по бледности он походил на свое пальто.
- Эй-эй, мужик... мы ушли. Недоразумение и все такое...
Оа не опускал руку, пока парочка не скрылась из виду. Не смотря на привычную тяжесть, в эту ночь пистолет тянул вниз не хуже камня на шее. Или это падающий снег прибивает к земле? Тоно, не спеша благодарить спасителя, между делом думал смотаться следом, от греха подальше. Сегодня психов на улице полно, а этот очкарик с пистолетом доверия ну не внушал ни разу. Парень двинулся в сторону, внимательно смотря за прикрывшим глаза мужчиной. Тот покачнулся, вцепившись в ворот рубашки под расстегнутым пальто, и повалился боком на снег.
- Что с вами?! Вы живы?

У Жреца была тяжеленная мантия, из-под которой наверху выглядывал полосатый ворот рубашки. Он открывал Ворота* и пропускал того, кто требовался ему. Остальных раздирал острыми когтями и бросал в другую сторону. У Жреца был Великий Первый Маг - серьезный и скрытный. Он послушно склонял голову на стук посоха и устало смотрел в замороженные вьюгой окна.

* Kado - ворота.

Ахаха, я люблю Кадо

Эта глава мне вынесла все нервы вместе с мозгами. Ну, конечно, черт знает, насколько донес смысл, по привычке уже каждый додумает свое.

Глава вторая. Башня принцессы [Прошлое.]

— Я думаю, вы не очень воспитанный человек.
— Кто сказал тебе, что ты можешь думать? ©

Мы вышли на него не так чтобы случайно, но этот начинающий доктор оказался не чист на руку. Ему требовались лекарства, которые требоваться не могли при нормальном состоянии. Он был болен. Впрочем, сейчас мне кажется, что более больным был я.
До тех пор, пока не произошла вся эта ситуация, я его ни разу не видел. Знал, что он есть, что ему платят деньги за молчание, операции и снабжают наркотиками. Он перешел на них с антидепрессантов или еще какой-то дряни. Честно - плевать, лишь бы обдолбанным не был, когда надо. И я рассчитывал на него, как на свободный кусок мяса сроком на год-полтора.

Грозовое лето душило и выворачивало наизнанку. Не будь рядом Исами, который угадывал мои желания, "зеленый сезон" оказался бы неподъемным. Сейчас вспоминать о нем почти не больно - четыре года прошло. Но мне нравилось легко касаться ладони, когда во время совещания он безмолвно подавал стакан воды. Или касаться жадно, до отметин на теле, когда никого в кабинете не было. И не смотря на свою безропотность, этот спокойный юноша иногда смотрел неодобрительно и резко. Так, что во мне просыпался угасающий от многогодичной скуки интерес. У него и имя было мужественное*. И он ни за что не хотел подчиняться мне до конца, утром смотря столь же безмятежно, как и в самом начале встречи.

Исами постепенно, день за днем, превратился в того, кого мне было приятно посадить на колени и наблюдать за простыми движениями, а не трахать в перерывах между встречами. Он был всегда аккуратен и не позволял себе лишнего. Сидя в первую одинокую ночь на своей кровати, я называл про себя десятки "всегда" и сотни "он", перебирая пальцами простыни и вслепую ища воспоминания об общем. Как краснел... или говорил что-то шепотом очень тихо, устраиваясь поудобнее... или как было приятно ощущать его игры с моими волосами... или... и. И до этого было еще кое-что.

Августовская ночь 1997 года, после полуночи. Голова Исами покоилась на моих коленях, обивка была уже залита кровью. Я смотрел на дорогу, чувствуя, как спазмы давят горло. Тошнило. От запаха, от вида. На светлых волосах Исами кровь уже засохла, как и на моих пальцах, так что касаться его щеки и виска было неприятно. Как он мог быть мне неприятен?! Раскрашенные улицы мелькали за стеклом, мы находились на заднем сидении. Вероятно, Исами тогда уже умер. И если бы кто-нибудь сказал мне, что...

Он в ту ночь не спас его. Он вообще бы никого не спас. Оа был на грани срыва, к которому я планомерно подталкивал его позже.
Первый раз я взял его в кабинете и, если честно, мало что помню. Мне доставляло садистское удовольствие причинять ему боль, вдавливать лицом в стол, заламывать руки. Он был должен мне душу любовника, его тело, его запах и все воспоминания, вынутые из криков. Любых. Чьих-либо. Меня бесило, с каким Оа тогда видом приложил пальцы к сонной артерии Исами и сказал, что тот мертв. С каким пустым, тупым, безразличным взглядом смотрел на него, на меня, в августе, сейчас! Он не просил отпустить, как и не просил другого. Кричал от боли - да. Крик смешивался с моей бессильной яростью, таял, касаясь однотонных стен, превращался в удары крови в висках. И гас в какой-то момент. И я не получал ничего, кроме дозы брезгливости и усталости.

Пожалуй, наша опустошенность была схожа. Помню, в какую-то из октябрьских встреч, когда мне откровенно надоело играть роль непобедимого охотника, и я чувствовал, что ничем другим заменить ее не могу, задумавшись провел тыльной стороной ладони по его щеке. Он едва заметно нахмурился и качнул головой, чтобы избежать внезапного приступа то ли нежности, то ли обманчивой ласки. Может быть, именно в тот момент я понял, что он ни в чем не был виноват, и с ним самим далеко не все в порядке. Может быть, это было слишком поздно. Скорее всего.
Он покорно смотрел чуть ниже глаз. Так собаке смотрят, чтобы не злить.
- Ты ни разу не пробовал даже вырваться.
- Ты хочешь этого? - шелест, как сухих листьев.
- Я не об этом. Ты не звал на помощь, не пытался уехать... вообще ничего. Нормальный человек бы давно скрылся.
Он устало повернул голову вбок и неожиданно полностью расслабился. До сих пор мне казалось, что ему все равно итак, но тут будто опал, отдал всего себя. Исами был таким же... когда я поднял, умершего, руку. Наверное, вбей сейчас нож Оа в сердце, и доктор просто бы закрыл глаза и подался вперед сам.
- Зачем?.. Мне ничего не надо.
Можно было сделать красивый жест и отпустить его, дав деньги как моральную компенсацию. Или просто сказать, что он не прав. Или снова причинить боль, загоняя себя в яму отвращения.
После мне доставляло наибольшее удовольствие целовать его именно так - притягивая к себе за шею, замерев на пару секунд... и только потом раскрывать языком податливые губы. Тогда же я впервые мог почувствовать пропитавшую его, казалось насквозь, смертельную горечь.
Мне хотелось просто заняться с ним любовью, без злости и стремительности. Я устал и снова его использовал, и мы оба это знали.
У него тоже были светлые волосы. Сколько ему было лет? Около двадцати пяти. Исами был на два года младше, а по ощущениям - лет на десять. Оа имел душу старика, чью семью забрало море и рыбы. Но у него были темно-серые, красивые глаза. Штормовое мертвое море, которое должно быть сильным и срывающим все паруса.
Он стонал. Изгибался подо мной. Он откидывался на простыни и стискивал ткань, что-то неразборчиво бормоча. Я не знаю, не знаю... В комнате было душно, как в августе, а на душе становилось легче. Я чувствовал себя живым. Живым.
- Исами!..
Он протянул ко мне руки, когда я кончил в него, и все провалилось в кромешную, пустую темноту.

Утром было слишком спокойным. Оа уже не спал, сидел в кровати, прямой, натянутый, как струна. Когда я пошевелился, не поворачивая головы стал наблюдать за каждым моим движением. Но, если честно, было плевать. Длинные волосы мешались и путались. По правую руку - тумбочка с сигаретами. Зажигалка. Выдохнув дым, почувствовал себя окончательно нормально.
Дойдя до шкафа, вытащил длинный халат, отметив, как наконец-то приятно осознанно почувствовать прохладу ткани. За плотными шторами должен быть уже рассвет.
- Ты любишь насыщенный красный, секс, красивый почерк, пьешь только чистую воду или зеленый чай, мерзнешь даже при легком дожде и ненавидишь ветер из-за волос...
Я повернулся к нему, не понимая, о чем он говорит. Сумрачный, уставившийся наконец-то в одну точку, посеревший.
- Что, последние мозги от секса растерял? Верну в прежний вид.
Я взял со стула его шмотки, собрался уже бросить на кровать, чтобы проваливал (на день было запланировано много важного), когда услышал, что на пол что-то упало. Прокатившись по темному дереву, замерло у ножки кровати. Я нагнулся и некоторое время недоуменно смотрел на исцарапанный бутылек, заполненный наполовину мелкими то ли блестками, то ли еще чем.
- Drink me... - прочел на привязанной к горлышку бумажке. - Что за чушь?..
Оа вдруг заревел. Как ревут дети - истерично, не останавливаясь, закрыв лицо руками, захлебываясь. Он кричал, царапал руки, рвал простыни.
И я понял, что действительно испугался.

Оа пришлось провести полгода в лечебнице. Нервный срыв или что-то вроде того. Я сидел в кабинете врача, стучал пальцами по столу, слушал и думал о том, что он будет за чертовыми решетками на окнах, есть по расписанию и бессмысленно гулять по белым коридорам.
- К тому же, он принимал наркотики.
А то я не знал. Он получал их от меня, док-тор. Он напичкивал себя наркотиками, антидепрессантами, и я его трахал на "десерт".
- Что вы делали с ним?
- Простите?
Ноябрь был холодным. Лечебница - отвратительной, пропахшей даже не сумасшествием, а бессилием, ненужностью, невымывавшимся запахом мочи и утренней каши.
Под ногами шуршали сухие листья, небо каждый день грозило дождями. Неметеная дорожка была полна развилок к лавочкам и неработающим фонтанчикам. Я мерз, как он и говорил.
- Эй.
Я сел перед ним на колени. Он не реагировал. Ничего умнее, чем поцеловать, в голову не пришло. Несобранные по бокам волосы легли ему на опущенные руки, но я не посмел даже коснуться губ. Так и стоял, уперев одну руку в спинку лавочки.
- Как ты слаб. Мерзок. Слышишь меня? ...твою мать!
Я с силой ударил по крашеному дереву, развернулся и пошел прочь. Видеть это осунувшиеся лицо с тупым выражением полной глухоты... Он мне никто.

Он бы мне никем. Он стоял на краю моей дороги, погруженный в черную жижу с решеткой вместо солнца. Его кормили, должно быть, с ложечки и водили за руку в туалет. Бред.
Исами был мужественным, Исами был. А Оа его не спас. И вот что заслуженно получил.

Дешево и глупо, но я приказал, чтобы ему приносили цветы. Обязательно красные или розовые. Чтобы выделялись на фоне стен. Как-то потом доктор сказал, что красный - не лучший выбор, и цветы стали более невзрачными, спокойных тонов. Ах да, я приезжал, когда было время. Проводил его до дорожек и читал что-нибудь из классики.
Помню одно.

Она красой не затмевает дев
Бывают и стройнее и прекрасней,
Но улыбнулась, сердце мне согрев,
Улыбкой ослепительной и ясной.

Меня пронзили светлые глаза
Любви колодец и источник света,
Но ныне равнодушен милый взгляд,
И в нём я не могу найти ответа;

Но свет любви в её глазах не гаснет,
Он у меня на век отнял покой.
Прохлада глаз её мне много слаще,
Чем блеск улыбки девушки другой.**

Это не было любовью, пожалуй. Даже сейчас я не знаю, кто он для меня. В какой-то момент мне запретили приезжать и давать о себе знать. "Ему так будет лучше", но вместо облегчения от скидывания ноши чувствовал только раздражение, схожее с тем, когда отнимают уже привычную вещь.
В то время ему стало лучше. Уверен, что его, наверное, собирались запереть где-нибудь в санатории, подальше отсюда. Это был пятый месяц пребывания Оа в больнице. Апрель жил во всю теплым воздухом, за плечами было Рождество, последний день зимы, еще миллион событий, сделок, банкнот и женщин.
- Заберите его, если не трудно. - впервые позвонили сами.

- Он сам попросил об этом. - мы шагали к выходу, где Оа уже должен был ждать с вещами, из кабинета врача. - Учтите, еще одно подобное, и он может остаться здесь навсегда.
- Я понял.
И я не понимал только, искренне не понимал, что почему Оа решился на это, и считал его все же ненормальным. Доктор остановился.
- Ему нельзя серьезно волноваться... следите, чтобы пил таблетки и... просто на всякий случай. Займите работой, пусть что-нибудь делает. Ни к чему не принуждайте. - добавил он как-то рассеянно.
Я рассматривал Оа, пока он закрыл глаза и прижался лбом к стеклу машины. Брезгливо было подумать о том, что вернется в свою жалкую квартирку, так что по умолчанию местом назначения была моя.
Круги под глазами, впалые щеки, волосы взлохмачены, и даже очки, казалось, вот-вот спадут. Он определенно похудел - рубашка висела, как на скелете, ключицы выпирали. И он смертельно устал. "Смертельно" я отбросил - просто устал. Мы ехали молча, слушая шум машины и не касаясь друг друга.
В квартире он сел на мягкий диван, потер глаза.
- Спать хочешь?
- Нет... не знаю.
В который раз удивился, сев рядом, что ему наплевать на опасность. С чего он мог знать, что здесь его не ждет то же, что и до лечения? С чего я позволял себе теперь думать, что могу причинить ему хоть какую-то, хоть минимальную боль? Виски обожгло горло, я сощурился.
- Почему ты сказал, чтобы я забрал?
- Ты похож на Грифона из Алисы... - голос у него остался все таким же шелестящим.
- Что?..
- Та бутылочка... мне нравится сказка про Алису. Она прыгнула в черную нору, совершенно ничего не боясь...
Он качнулся вбок, и я, не задумываясь, придержал, опуская его к себе, к груди, обнимая одной рукой.
- Я устал, Кадо... я так устал. Я хочу проснуться завтра утром. Я ведь правда могу проснуться?
- Спи. Завтра ты проснешься.
Грифон?.. Я чувствовал себя кем угодно, кроме него. Оа был разломанным и разбитым, но я начал его немного понимать. Что привело к тому, осенне-безвольному, я сейчас узнать был по-своему не готов. Знал, что потом все равно еще не раз увижу доктора в своей постели. Только он будет спать, сколько захочет, и видеть рассвет.

Великий Первый Маг был светловолос, как Алиса из сказки, прыгал в норы, как она, только не любопытничал почем зря. Жрец удерживал железных решетчатых монстров, гнал прочь ночные кошмары и расставлял шахматные фигурки, обязательно заранее рассказывая правила. Иногда они оба были слабы, но Первый Маг умел вызывать на море шторм, а Жрец - взывать к яркому и жаркому, августовскому солнцу.

*Исами - яп. "мужество".
** Hartley Coleridge

Не могу придумать правильности для гг, зато могу для Исами и Кадо. Исами поэтичен, он все воспринимал всегда более тонко, чем "взрослые" Кадо и Оа, от того и такой слог, слишком... какой-то для этой истории. И да - Исами люблю больше всего за его действия, выбор и прочее. Можно сказать, что Оа он все-таки не любит, как вообще человека. Хотя то, что он обрекает Тоно на ту боль, что пережил Кадо... думаю, он просто не задумывается об этом, судьба мальчика ему неинтересна, Тоно просто "подвернувшееся под руку чудо", хотя и предвиденное. Что касается того, почему его нет в разрезе "жрец, маг"... Пожалуй, его там не должно быть, он колесо фортуны, незримая "карта".

Вне глав. Светлый лес [Прошлое.]

Смерть за левым плечом твоим,
Оглянись! Что же ты медлишь?
Она чарует, как взгляд змеи,
Пьянит, как последний вздох. ©

Прослушать или скачать Беги, мой брат бесплатно на Простоплеер

- О чем задумался, Исами?
Я повернул голову, чуть запрокинул назад - солнце обнимало и грело, золотило русые волосы. Мне хотелось, чтобы он оценил красоту, которую я хотел ему подарить. Мои глаза всегда смотрели только на него влюбленно.
- Солнце сегодня очень щедрое.
У Кадо искренняя улыбка все равно хищная, а моя уравновешивала угрозу. Иногда сердце сжималось от боли - я чувствовал, что долго с ним не пробуду. Не потому, что надоем - мои золотые сети прочно сковали Кадо. Ночами я казался себе более живым и материальным, на солнце же таял, просвечивали через меня миры и эпохи, временные закутки, будущие деяния. Но если моей свече суждено было погаснуть вскоре, я еще собирался погореть для этого человека, благо, он не заставлял биться в агонии.
В его кабинете я часто открывал окна и подливал в высокий стакан воды. Когда был свободен, проводил час-другой здесь, смотря на бешеный и пыльный город под нами. Высоты я никогда не боялся, даже взлетев с Кадо на самую вершину.
- Слишком. Это уже невыносимо. - он со злостью ослабил галстук, и я подумал, что сейчас швырнет все бумаги на пол. Но нет. Просто отбросил ручку, раздраженный, замученный, с головной болью.
Я давно хотел поговорить с ним о том, что чувствую. Как с последним днем весны начал уходить все дальше, пропадать и истончаться, и когда-нибудь - совсем скоро, у него от меня останется только полная сожалений память. И каждый день, видя его накапливающееся настроение разрушения, не позволял себе раскрывать рта.
- Не борись с жарой, представь, что ее нет.
Мрачный взгляд из-под ладони. Темные глаза от солнца начинало резать. Сегодня Кадо даже собрал волосы, не в силах терпеть их тягучую тяжесть на плечах. Конечно, те, кто останутся живы, не могут не обращать внимания на то, что их окружает. Кадо ждал грозы. Холодной, сияющей, злой.
Повисшее молчание... пугало. Вместе со мной в него, в его жизнь, в его судьбу врывались запахи лета, пыльца цветов, ветер уже свершенного и неотвратимого, а потому - спокойного. Нужно ли это было ему?.. Будто бы я окружал темного жреца недоступным для его понимания светлым лесом. И он не знает, чего от него хотят.

Кажется, он все же заметил мое настроение. Я отодвигал Кадо на второй план, отговариваясь делами, редкими друзьями, нездоровьем и прочим. Пока он не застучал решительно в мой материальный лес - в мою квартиру, итак уставший после дня не всегда приятных встреч.
В его привычных движениях и том, как он прошел мимо в гостиную, угадывались с трудом сдерживаемое негодование, желание причинить боль, чтобы отомстить за неопределенность.
- Объяснишь свои выкрутасы?
Я долго молчал, пока не сказал тихо "нет".
- Вот как.
Надо было начать раньше. Раньше бы случился этот разговор, потому что я уже успокоился на счет своей судьбы, я уже не видел себя осенью одетым ни во что, кроме погребальной одежды. Надо было начать раньше отучать от себя, переживать все такое. Но весна была... хорошей и расцветающей. Нам, которым всегда не хватало чуда, весна подарила его сполна.
И ушла.
- Пошел... - Кадо сжал зубы. - Иди сюда.
Силой заставил опуститься между его ног, но ничего больше не требовал. Я не шлюха, он не клиент. Был бы кто иной на моем месте, тогда - пожалуй. Тот светловолосый врач-невротик замечательно подошел бы на роль проститутки для Кадо. Уж кому как не мне знать... знать? Я отдавал своего любовника другому загодя, как сватуют только родившихся принцесс.
Надавить ладонями на его бедра, придавая опору телу. Прятать в челке сердитые глаза. Поцеловать требовательно.
"Не могу я отпустить тебя к кому-то иному, кто поведет по своему лесу и своими тропинками. Запрятанными, тайными, быть может, абсолютно зимними".
- Так-то лучше, Исами.
В этом "так-то лучше" крылось и "еще раз так сделаешь...", и "не люблю игры", и (чем я гордился) "успокоил". Быть может, он сам не хотел знать большего, от того и не наседал. Раздумывал. Взвешивал.
- Вряд ли.
Кадо ненавидел, когда ему перечат в том, где он уверен в правоте. Но пальцы, что схватили меня за волосы, сжимались не для причинения боли.

Когда я умер, ночь была душной и без дождей.

В кабинете пахло алкоголем. Кадо сидел за столом, обхватив голову руками. Расстегнутые манжеты были в виски, словно мужчина их специально купал в полном стакане. Я кружил рядом, не в силах ни показать ему себя, ни дать знак, что нахожусь здесь. Куст лимона, который я долго лечил после небрежного обращения секретарши, миниатюрные картинки-фотографии, что украшали помещение...
- Появился.
Моя рука всегда покоилась на плече Кадо: когда он злился, когда смеялся, я был за его спиной. Только самое болезненное, самое печальное, что он мог дать мне взамен, он дал после моей смерти - в кабинет входил тот самый врач, о коем я думал.
Я видел будущее.
Увы.
И тогда, и потом, и всегда я знал, что этот доктор станет обладателем голоса Кадо со стихами классиков, его хриплого шепота. Мог ли я изменить мир?.. Как я ненавидел его, как презирал. И как понимал, что только он вытащит любимого на свет из темноты молчаливого оплакивания, сгонит с плеч птицу смерти.
Ведь я мог только одно - утащить Кадо с собой, скрыться за его черно-синей мантией и всегда быть в силах коснуться низких скул и прямого носа, упрямо сжатых тонких губ. Шепотом я говорил себе, что выбора нет, и что "он сможет больше моего". Кадо Шуэ должен жить еще очень долго, пережить и доктора, и его будущую судьбу, и их волнения.
Я впервые остался за дверью, иллюзорно гладя дерево, и закрыл глаза. Солнца ночью не бывает. А я уже предвидел все: ненасытность и ненависть, приступ нежности и расплата за него, белый кафель и сумеречное освещение больничного двора. Он называл моего Кадо Грифоном! Подумать только...

...парень двинулся в сторону, внимательно смотря за прикрывшим глаза мужчиной. Тот покачнулся, вцепившись в ворот рубашки под расстегнутым пальто, и повалился боком на снег.
- Что с вами?! Вы живы?
Мальчишка опустился перед Оа на колени, а в следующую секунду вскрикнул от моего внезапного касания его плеча.
- Нужно вызвать скорую.
- Скорую?.. А, да... да...
Мальчишке было около шестнадцати. Он не был похож ни на зиму, ни на лето. Пусть и чернеют глаза и волосы. То, что требовалось - пропащее чудо для всех нас. Маленькая Алиса: дерзкая, но милая, любопытная, но сильная. К тому времени я уже сам устал быть бесплотным духом, а эта зимняя ночь, эта рождественнская магия позволили стать для мальчика живым предвестником со снежным треском ломающейся жизни. Мне скоро нужно будет сказать мальчику: "не борись, представь, что этого нет", и он-то поймет, такой еще наполненный надеждами ребенок. И оттащит врача в свой лес, а я... я смогу наконец уйти, увидев что "Грифон" не избрал себе в невесты вновь умирающего.