В мимолетных встречах наших, окропленных багровыми листьями на фоне чашек с кофе, я продолжал искать пути неисповедимые, далекие и блаженные. В темноте, иссушенной отсутствием других, можно было идти по невидимому земляному полу, вдыхать давно сгнившие, желто-грязные останки, изрезанные слезами ли, мольбами ли. Здесь не было ни того, ни иного, ни глубокомысленных изречений философов о вечном, ни юношеских мечтаний об обязательно-существующем где-то там. За горизонтом.
Я-то знал - за горизонтом можно что-то искать. В жизни или смерти. Менять чистые карты на кропленные, умирать точно по расписанию, приходить к обеду в воскресенье через двадцать четыре года. скупая все шурщащие газеты и дивясь новым вывескам на старой моде. И не менять никогда обои в цветочек на кухне... даже когда у всех остальных их заменили абстрактные картины современного будущего. Сумасшедшие демиурги, платоновские плоды фантазии, творцы и ремесленники, знахари и ведьмачки, носители мистерий и пишущие трактаты...
На фоне жухлых коричневых ты сидел с миниатюрной ложечкой, опуская в темно-гремучую смесь восторга, удовольствия и чего-то хорошего. Солнечные лучи мягко ложились под руки, мягко мазали по лицу, мягко умирали по теплой тенью ног. Для тебя горизонт был концом светлого, языческого и горячего, как племеные сжигания тотемов. Золотистые рамки бардовских нот украшали голос, рассказывающий добрые истории, в которых не было даже скелетов - там исключительно могучие чародеи сражались с не менее могучими колдунами, взывали к помощи землю и клялись пассами в вечной любви. Возле тебя крутились-танцевали птицы, живые и певчие, как трубадуры. Сочиненная нами легенда держалась на одном мире, разных сторонах, ломких траекториях. Я возвращался из темноты, впуская туда свет, ты шел из света. заслоняя его своим телом. В этой тени умирали цветы, в том свете рождались поэмы. И все было правильно.